НЕУЖИВЧИВЫЙ ГУБЕРНАТОР… На одной из стен Храма Христа Спасителя в Москве, среди имён участников войны 1812 года есть имя Ивана Степановича Жиркевича – артиллерийского офицера, потомка древнего шляхетского рода, обрусевшего и со временем перешедшего в православие. Его военная карьера началась в 16 лет с Аустерлицкого сражения (по окончании Императорского сухопутного шляхетного кадетского корпуса) и складывалась довольно успешно: участие в боевых действиях, награды, повышение по службе. Однако боевой офицер, привыкший побеждать врага на поле в открытом сражении, не сумел встроиться в мир чиновничьих интриг, состоящий из подхалимства, лжи, беспринципности. Обострённое чувство справедливости и истинная любовь к Отечеству обернулись для Ивана Степановича неприятностями по службе: борьба со злоупотреблениями в артиллерийском департаменте была им проиграна, пришлось уйти в отставку.

По сложившейся в Российской Империи практике, бывший артиллерийский офицер Жиркевич перешёл на гражданскую службу и был назначен гражданским губернатором в Симбирск, но вскоре переведён на ту же должность в Витебск, и всё из-за своего «беспокойного характера». Это самое «беспокойство характера» выражалось тем, что Жиркевич не выносил беспорядка, нарушений закона, самодурства и самоуправства чиновников. Однако борьба со всем этим, как правило, не приносит человеку порядочному никакой выгоды, кроме морального удовлетворения, а посему губернаторская карьера Жиркевича продолжалась всего лишь немногим более двух лет. Подав прошение об отставке, Иван Степанович думал таким образом привлечь внимание вышестоящего начальства и самого Императора к персоне Витебского генерал-губернатора Дьякова, слывшего сумасшедшим из-за своих диких выходок и безнаказанного террора по отношению к гражданам, но…отставка правдоискателя была принята. Одна из причин принятия отставки —  жалобы епископа полоцкого Смарагда в Петербург на деятельность губернатора (который пресекал взяточничество и нарушение законов представителями церкви и тем самым, естественно, был очень неудобен).  «…Видаясь по разным случаям с Жиркевичем, я всегда заставал его за бумагами и составил о нем себе понятие, что это человек дела. Он всегда был как-то сдержан, очень вежлив, но малейшая несправедливость, плутовство по делам – выводили его из себя; вспылив, он уже не знал границ гнева… Жиркевича полюбить очень трудно, но нельзя было не почитать его, нельзя было не уважать честной его деятельности, его бескорыстия; он отдался весь, без остатка, полезному служебному труду…» — так вспоминал о Жиркевиче один из его современников Эразм Иванович Стогов.

Уйдя в отставку, Иван Степанович занялся литературной деятельностью и оставил после себя «Записки» с интересными подробностями военного быта начала 19 века, Наполеоновских войн, биографических материалов современных автору военных деятелей, а также сведения о воссоединении униатов с православными.

ВОЕННЫЙ ЮРИСТ… Достойным наследником своего деда стал его внук, Александр Владимирович. Выпускник Виленского Ремесленного училища, а позднее и Виленского пехотного юнкерского училища Александр Жиркевич продолжил своё образование в Петербурге. После окончания Военно-юридической академии он был назначен в Вильну на должность военного защитника. Служил помощником военного прокурора, военным следователем. «У меня всегда было особое чувство благоговения перед памятью деда, перед его неподкупной честностью и преданностью долгу. У меня многие из его недостатков: горячность, неуживчивость со злом и беззаконием, неумение заискивать, устраивать свое благополучие и кланяться сильным мира сего», — так позже, уже в 1917 году напишет Александр Владимирович в своём дневнике.

Унаследовав от деда то самое обострённое чувство справедливости, Александр Жиркевич нашёл своё призвание в защите нижних армейских чинов от офицерского произвола. Подобно деду, Ивану Степановичу, которого он не застал живым, Александр Владимирович был непримирим к нарушениям законности, к несправедливости; чужую боль и беду он переживал, как свою собственную. Его записки сохранили чудовищные эпизоды из жизни солдат царской армии конца 19 – начала 20 века: это и телесные наказания, когда человека запарывали розгами до полусмерти, и содержание на гауптвахте в нечеловеческих условиях, когда об арестованном могли «забыть» и он находился месяцами в тесной камере без свежего воздуха и на скудном пайке. Среди офицеров встречались откровенные садисты, которые могли жестоко наказать солдата за любой, даже незначительный, проступок, а порой и просто так, по своей прихоти. Солдаты в большинстве своём были неграмотные деревенские парни, неспособные подать какую-либо жалобу на своих мучителей. Порой затравленный солдатик просто сбегал, его ловили и вновь наказывали, ещё более жестоко, обвиняя в дезертирстве.

Бескомпромиссная позиция военного защитника раздражала многих сослуживцев, особенно среди начальства, но вызывала огромную любовь и уважение людей, которым удалось помочь и участь которых удалось облегчить. В архиве А.В.Жиркевича – около четырёх с половиной тысяч писем от 552 респондентов, среди них множество с благодарностями от его подопечных и их родственников. После так называемого «дела жандарма Николаева» в обществе разразился скандал, отразившийся на карьере Александра Владимировича. Суть этого дела была в безобразном поведении персонала военного госпиталя в Вильне: жандарма по фамилии Николаев за какую-то провинность хотели поместить в отделение для душевнобольных, хотя он таковым не был. Николаев оказал сопротивление, тогда санитары надели на него смирительную рубашку, при этом сильно избили и сломали рёбра. Николаев умер, историю попытались замять, но Жиркевич сообщил в вышестоящие инстанции и дело получило огласку. Общество обвиняло Жиркевича  в том, что он «раздул дело»  (как сейчас бы сказали – в предательстве корпоративных интересов). Среди представителей виленского высшего света нашлись такие, кто предлагал не подавать ему руки, то есть выказать высшую степень презрения. Вот что пишет в своём дневнике в эти дни сам Александр Владимирович.

«7 января (25 декабря). 

С восторгом вижу, что встряска, данная мною в госпитале, послужила на благо больным: все приняло должный, законный вид… Надолго ли?

…Письмо мое … возымело все-таки действие; спасти мерзавцев докторов не удалось, делу о них дан ход. Но зато я приобрел в лице генерала Гриппенберга злейшего врага.

2 марта (17 февраля). 

Давно волны людской ненависти не плескались так, с такой яростью, в мою жизненную ладью, как теперь, благодаря делу жандарма Николаева… Как все это характеризует уровень нравственности и справедливости Виленского общества!

14 марта (1 марта). 

Каждый день хожу в застенок, называемый следственной комиссией по делу о беспорядках в Виленском военном госпитале. Генерал Митрофанов верно определял значение комиссии: «Она — суд над полковником Жиркевичем». … все усилия употребляются для того, чтобы доказать, что я раздул дело… И я один, один борюсь, вот уже месяц, за каждый клочок правды… Право, не знаю, откуда у меня берутся силы!»

8 мая (25 апреля). 

Дело, правда которого теперь всецело зависит от усмотрения ученого комитета, где сидят военные врачи, не желающие выдать своих!.. Давно я так не был одинок в борьбе, давно столько туч не сгущалось надо мною, и давно уже совесть моя не была так спокойна, а воля непоколебима… 

7 мая.

Правда, я удостоился, чтобы на моей надгробной плите была сделана надпись: «А. В. Жиркевич 6 месяцев боролся за правду — один против сотен влиятельных врагов — по делу жандарма Николаева».

В начале апреля 1903 года следственная комиссия привлекла трёх врачей к ответственности по делу Николаева, однако «наверху» было принято решение о переводе Жиркевича из Вильны, так как для него в Виленском военном округе «создалась неудобная служебная обстановка». Так Александр Владимирович на 5 лет оставил любимый город и отправился служить в Смоленск. «Сердце мое болезненно сжимается при мысли, что надо покинуть Вильну, где тридцать лет я жил, учился, любил и боролся, где каждый камень, так сказать, красноречиво напоминает о прошлом, о пережитом и перечувствованном.

Прощай, Вильна, дорогая мне до боли, до слез, до страдания по воспоминаниям, живым людям и могилам! Прощай и не поминай меня лихом! А я тебя не забуду», — пишет он в своём дневнике.

Следующие пять лет Жиркевич проводит в Смоленске, продолжая хлопотать об облегчении участи военных заключённых, улучшении их быта, о преобразовании гауптвахт.

Возможность вернуться в любимую Вильну появилась лишь в 1908 году, когда Жиркевичу предложили должность военного судьи в Виленском военном ведомстве с одновременным присвоением звания генерал-майора. «Свершилось! Как телеграфирует П. А. Плеве, я военный судья Виленского военного округа. Едва ли кто из нашего ведомства с таким горем принимал это повышение, как я!», — отмечает это событие Жиркевич в своём дневнике. За полтора года до того он писал: «Никогда еще не была так на сердце во мне решимость уйти из нашего мрачного ведомства, спасаясь от звания судьи, хорошего оклада жалованья, малиновых лампас, как теперь…». Желание подать в отставку прорывается на страницы дневника в течение нескольких последних лет службы, но чувство долга и жалости к своим подопечным удерживают Жиркевича от этого шага. Однако в этой своей новой должности Жиркевич пробыл всего лишь чуть больше полугода. Вот что пишет об этом событии его младшая дочь, Тамара Александровна Жиркевич: «Весной 1908 г. отца наконец возвращают в Вильну на должность судьи. Назначение состоялось в мае 1908 г., а в ноябре того же года, прослужив недолго в должности военного судьи (из этого времени надо исключить три месяца, проведенных в отпуске), отец подает в отставку. Причиной выхода в отставку было то, что, ознакомившись как военный судья с секретными приказами, циркулярами и инструкциями, исходившими из Главного военного судебного управления под давлением Министерства внутренних дел, Жиркевич не захотел разбирать дела по политическим преступлениям под пристрастным нажимом начальства и выносить явно несправедливые смертные приговоры. По этому поводу у него произошел ряд конфликтов с военно-судебным начальством, в том числе с бароном Э. Р. Остен-Сакеном.»

«За мною, кажется, устанавливается репутация скандалиста: у меня всё истории да истории… Но не могу же я молчать, когда вокруг хамы и хамство?! Мы гибнем от недостатка гражданского мужества, от боязни говорить громко. В громадном большинстве мы — трусливые, приниженные рабы, ждущие подачек и одобрения и гнущие спину перед апломбом и наглостью». Эти слова Жиркевич написал 20 января 1911 года в своём дневнике.

Жиркевич и далее, несмотря на свой статус теперь уже штатского человека, продолжает заботиться об осуждённых и подследственных военных, навещает их в тюрьме и на гауптвахте, передаёт продукты, книги, средства гигиены, раздаёт подарки на Пасху и Рождество.  Используя свой литературный дар и многолетний опыт работы, Жиркевич пишет,  и на собственные средства издаёт несколько брошюр и книг, названия которых говорят сами за себя: «Пасынки военной службы (Материалы к истории мест заключения военного ведомства в России)» (1912),  «Сонное царство великих начинаний (К столетнему юбилею дня рождения Ивана Петровича Корнилова)» (1912),  «Гауптвахты России должны быть немедленно же преобразованы на началах закона, дисциплины, науки, человеколюбия, Евангельских заветов, элементарной справедливости, блага Родины» (1913), «Архимандрит Зосима (в миру Дмитрий Рашин) был невиновен… (История ещё одной судебной ошибки)» (1913), «Сомнительное беспристрастие» (1913).  Работы эти вызывали бурную полемику на страницах известных журналов и помогали хоть как-то достучаться до высших чинов Российской армии.

КОЛЛЕКЦИОНЕР ВРЕМЕНИ…

Знакомясь с биографией Александра Владимировича Жиркевича, читая отрывки из его дневников, невозможно не удивиться его фантастической работоспособности и тому, как у него хватало времени и сил на все его начинания. Ведь кроме профессиональной деятельности он проявил себя как литератор –  1890-е годы были наиболее плодотворны в творческом отношении. Его произведения печатали периодические издания Петербурга и Вильны. В сборник «Друзьям» (Петербург, 1899) вошли стихотворения, посвящённые знакомым художникам и писателям (Репин, Жемчужников, Фофанов, Чехов, Ожешко); в книгу вошёл также перевод стихотворения А. Мицкевича. Автобиографическую поэму «Картинки детства» Жиркевич издал под псевдонимом А. Нивин в Санкт-Петербурге (1890), а второе переработанное издание вышло в Вильно в1900 г. В 2007 году в Москве была издана книга воспоминаний «Потревоженные тени…Симбирский дневник», написанная в 1926 году в форме письма, адресованного старшей дочери Марии, где Жиркевич подробно описывает жизнь семьи, рассказывает о своих предках, о предках и родственниках жены, Екатерины Константиновны Снитко. Рукопись к печати подготовила внучка Жиркевича, Наталья Григорьевна.

Жиркевич оставил после себя огромное рукописное наследие: это переписка с современниками – известными деятелями культуры. Среди его респондентов — Н. С. Лесков, Я. П. Полонский, И. Е. Репин, В. С. Соловьев, А. А. Фет, А. П. Чехов, Л.Н.Толстой, Константин Романов, Патриарх Тихон, А.Ф.Кони, А.А.Апухтин, Екатерина Кирилловна Остен-Сакен, В.В.Верещагин, И.К.Айвазовский. Владимир Александрович 19 лет дружил с Репиным, трижды гостил у Л.Н.Толстого в Ясной Поляне, устраивал выставку В.В.Верещагина в Вильне, поддерживал знакомства с К. М. Галковским, Т. Даугирдасом, А. А. Навроцким, Э. Ожешко.

У Александра Владимировича было ясное понимание исторической значимости тех людей, с которыми он вёл переписку, дружил, встречался; он осознавал их величие и роль не только в русской, но и в мировой культуре, поэтому всё, что было связано с этими встречами скрупулёзно фиксировалось и сохранялось для истории. Когда Репин работал над портретом Жиркевича, тот позже тщательно записал все движения художника, его манеру работать, класть мазки. Известно два портрета Александра Жиркевича работы Репина, один из них, написанный в 1891 г. хранится в Русском музее в Петербурге, второй – написанный в 1888 году – находится в Ульяновском краеведческом музее. Кроме того, Репин, работая над картиной «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», пригласил было Жиркевича позировать для одного из персонажей картины, но потом от этой идеи отказался (объяснил это тем, что у Александра Владимировича «слишком благородное лицо»). Зато один из героев картины Репина «Дуэль» писан с Жиркевича, который, кстати, подсказал художнику саму идею картины рассказом об одном деле из своей судебной практики.

Репин с сыном останавливался у Жиркевича в Вильне по дороге в Италию. 20 октября 1893 года Александр Владимирович показывал гостям город, вид которого привёл Репина в восторг. «Утром 20-го повел я Репина осматривать Вильну. Были мы с ним у Острых Ворот , где попали на богослужение, в Духовом и Троицком монастырях, в Кафедральном и Св. Янском костеле. Особенное впечатление оставила на него часовня Остра Брама и Св. Янский костел… Были на Антоколе, на Замковой Горе, смотрели «красный костел». Вид, открывающийся с Замковой горы на окрестности и самый город, привел Репина в такой восторг, что, по неоднократному его признанию, он не мог оторвать от него глаз. День был довольно пасмурный, осенний, даль закутывалась серо-прозрачными тонами. Куда ни взглянешь — всюду здания, горы, покрытые лесами, дачи, рощи… Вообще Вильна по живописности своей произвела на Илью Ефимовича самое отрадное впечатление». (Из дневника А.В.Жиркевича 22 октября 1893 г.). 

Особое значение в литературном наследии Жиркевича занимает его дневник, который он вёл в течение 45 лет – с 1880 по 1925 год. Это кладезь информации об известных людях той эпохи, о быте и нравах общества – информации, поданной очевидцем и участником событий. По словам Натальи Григорьевны Жиркевич-Подлесских, внучки Жиркевича и исследовательницы его наследия, он был «коллекционер времени».

Архив А.В.Жиркевича – 8 500 листов дневника, 4 500 писем от 552 респондентов, 13 альбомов автографов, свыше 500 фотографий, уникальные воспоминания – хранится в музее-усадьбе Льва Толстого в Ясной Поляне.

СУДЬБА УНИКАЛЬНОЙ КОЛЛЕКЦИИ…  Помимо литературы, второй страстью Александра Владимировича было коллекционирование, и толчком к возникновению этой страсти послужил подарок, полученный им в 14-летнем возрасте – фотография И.С.Тургенева с автографом. С этого момента и на протяжении всей своей жизни в Вильно и в Смоленске Жиркевич собирал предметы старины, рукописи, чертежи, картины и графику русских и зарубежных художников, автографы, старинное оружие, орудия пыток и наказаний, монеты, медали. Отдельные тематические собрания из этой уникальной коллекции собиратель ещё в дореволюционные годы начал дарить музеям и архивам России, Польши, Литвы. Так ценные рукописи и памятники старины попали в музеи Вильно, Петербургскую публичную библиотеку, музеи Ковно, Гродно, Минска. В Ягеллонскую библиотеку Кракова были переданы автографы Костюшки, Мицкевича, Виленская публичная библиотека получила от него автографы Стефана Батория, Станислава Августа Понятовского, Екатерины II, А. С. Шишкова, Г. Р. Державина, К. Н. Батюшкова, А. И. Герцена, Ф. М. Достоевского, М. И. Глинки, А. Киркора, Ю. И. Крашевского, Л. Кондратовича. Уникальную коллекцию оружия и орудий пыток в 1919 и 1921 г.он передал в Румянцевский музей. Благодаря Жиркевичу в музеях, архивах и библиотеках Литвы, Белоруссии, Польши, России сохранились ценные документы и историко-литературные реликвии, чертежи архитектурных памятников, необходимые для работы реставраторов.